Название: Astronomy in Reverse
Автор оригинала: pansley
Оригинал: archiveofourown.org/works/12968454?view_full_wo...
Пэйринг: Джеймс "Баки" Барнс / Стив Роджерс
Размер: макси
Статус: в процессе
Описание:
Через год после того, как Зимний Солдат провалил свою миссию в Вашингтоне, Баки Барнс делает все возможное, чтобы оставаться вне поля зрения Гидры и Стива Роджерса. Однако его надежды на мирную повседневную жизнь в забвении идут наперекосяк, когда он встречает нового героя Куинса: пацана с чистым сердцем и желанием умереть, и который носит дурацкую красно-синюю пижамку.
Последнее, чего ожидает Стив, когда он, наконец, находит Баки, это явно не то, что все это время этот человек жил в Куинсе, прямо у него под носом, и к тому же за два года, с тех пор, как они в последний раз видели друг друга, Баки каким-то образом обзавелся ребенком.
Глава 21
Автор оригинала: pansley
Оригинал: archiveofourown.org/works/12968454?view_full_wo...
Пэйринг: Джеймс "Баки" Барнс / Стив Роджерс
Размер: макси
Статус: в процессе
Описание:
Через год после того, как Зимний Солдат провалил свою миссию в Вашингтоне, Баки Барнс делает все возможное, чтобы оставаться вне поля зрения Гидры и Стива Роджерса. Однако его надежды на мирную повседневную жизнь в забвении идут наперекосяк, когда он встречает нового героя Куинса: пацана с чистым сердцем и желанием умереть, и который носит дурацкую красно-синюю пижамку.
Последнее, чего ожидает Стив, когда он, наконец, находит Баки, это явно не то, что все это время этот человек жил в Куинсе, прямо у него под носом, и к тому же за два года, с тех пор, как они в последний раз видели друг друга, Баки каким-то образом обзавелся ребенком.
Глава 21
Глава 21. Движение вперед.
- Баки. Питер просит меня открыть дверь.
Голос Пятницы вырывает его из прерывистого и беспокойного сна, кажется вечность спустя. Ему требуется мгновение, чтобы сориентироваться. Его тело ноет от знакомой, давнишней скованности, и он с ворчанием осознает, что заснул на полу, сидя рядом со своей кроватью, откинув голову на матрас.
Он кряхтит, когда Пятница повторяется, и выдавливает сонное: «Хорошо», - которое режет его собственные уши. Ему удается приподняться достаточно, чтобы сесть на кровать, когда его дверь распахивается. Свет проникает в его темную комнату и заставляет его осознать, насколько уже, должно быть, поздно.
- Пап?
Баки моргает, глядя на силуэт Питера, стоящего в дверном проеме. Если бы это был кто-то другой, он, вероятно, не заметил бы легкого наклона в позе мальчишки, как он едва заметно прижимается к дверному косяку, чтобы перенести на него свой вес, как его рука находится на уровне груди, чтобы ничего не касалось ее. Цвет его лица стал лучше, но, очевидно, что он все еще испытывает боль.
- Эм. Я подумал, не хочешь ли ты посмотреть фильм? Или, может быть, сыграть во что-нибудь?
Желудок Баки скручивает, как будто кто-то пытается его вывернуть. Вкус желчи поднимается к горлу.
- Ты должен быть в постели, - говорит он, стараясь не замечать, как меняется выражение лица Питера.
- Оу, - Питер перемещает свой вес с одной ноги на другую, морщится и переносит обратно. – Ну, в моей комнате есть… есть телевизор? Мы могли бы посмотреть Netflix? Или, эм, принести настольную игру или что-то в этом роде, или одну из игровых приставок мистера Старка…
- Тебе нужно отдыхать, - настаивает Баки. Затем, когда обиженное выражение на лице Питера заставляет его горло сжаться, добавляет, - извини, малыш, просто… не сегодня.
- Ладно, - Питер одаривает его слабой, слегка вымученной улыбкой и выходит обратно в коридор. – Спокойной ночи, пап.
Баки не отвечает, только закрывает лицо руками, после того, как Питер закрыл дверь и пошел прочь.
Теперь, когда он все понимает, это все, о чем он может думать. Как он мог не знать, своего собственного сына? Этому нет оправдания, не тогда, когда они с Питером провели последний год, живя вместе в одной комнате, спали в пяти футах друг от друга и разделяли каждый прием пищи. Питер самый открытый и честный человек, которого Баки когда-либо встречал – он рассказывал Баки обо всем, как о большом, так и о малом – и все же он не знал, что мальчишка голодает, чтобы оставаться с ним.
Он прижимается лбом к своему колену, и его глаза закрываются. Ужасная, навязчивая мысль проникает в его разум, такая же мощная и стремительная, как таран. Он никогда не был таким отцом, каким хотел быть. Он просто был первым человеком, которого Питер встретил после смерти тети и дяди, который не пренебрегал им и не обращался с ним плохо. Очевидно, это было все, что требовалось, дом, ради которого стоило голодать. Любой намек на гордость или триумф, который он получил от роли отца, был смыт потоком вины, пронизывающим его.
А Тони сразу понял. Один взгляд на Питера и он понял о его страхе быть покинутым, о голоде, депрессии, тревоге, обо всем этом. Пять минут вместе и у Тони Старка были все знания, необходимые ему, чтобы стать лучшим отцом, чем Баки мог когда-либо надеяться стать, и то, что просто убивает его, - для Питера так было бы лучше.
Воспоминание о Питере, лежащего в его руках на том поле, вспыхивает в глубине его разума и пугает его. Он все еще чувствует тепло, разливающееся по животу, когда Питер истекал кровью, когда его кровь пропитывала его одежду и окрашивала его кожу, так же реально, как если бы это происходило сейчас. Он никогда в жизни не забудет это ощущение. В полушаге от того, чтобы снова погрузиться в сознание Зимнего солдата, и все еще ярко, четко осознавая, что его ребенок умирает у него на руках.
На его глаза наворачиваются слезы. Этого никогда бы не случилось, если бы Стив и Тони были там. Этого никогда бы не случилось, если бы он поступил правильно и прогнал Питера или отвел его к кому-то другому. Фрэнк и Шерон взяли бы его, если бы Баки попросил, но он так и не сделал этого.
Все это было эгоизмом. Эгоизмом и глупостью. Он знал, что ни на что ни годен. Ему просто нравилось то, как Питер заставлял его чувствовать себя меньшим чудовищем, как было труднее вспоминать те ужасные вещи, которые он совершал, когда этот ребенок улыбался ему. Питер заставил его почувствовать себя человеком, и Баки не хотел этого терять. Он хотел быть отцом Питера. Это было лучшее имя, которое ему когда-либо давали.
Но он этого не заслуживал, и он знал это. На самом деле, это хуже всего, когда все его сомнения, накопившиеся за последний год, окатили его, как кипяток. Он знал, что не заслуживает, чтобы его называли отцом Питера, и теперь от этого факта некуда скрыться.
Он сглатывает комок в горле и желает, чтобы влага в его глазах ушла вместе с ним. Острая, ноющая боль распространяется по груди при воспоминании о первой ночи, когда он прибыл сюда. Если бы только он мог вернуться в прошлое и согласиться на предложение Тони, позволив ему забрать Питера. Питер был бы убит горем, но в него бы никогда не выстрелили.
Разве не в этом и должно заключаться отцовство? Ставить потребности своих детей выше своих собственных? Он не понимает, как у него вообще хватило наглости называть себя отцом Питера, когда он за все время, что его знает, не сделал для него ничего хорошего.
Рыдание, наконец, вырывается из его горла, и Баки опускает голову, побежденный. Теперь он знает правду, с поразительной и полной ясностью: с самого первого дня их встречи Питер никогда не нуждался в нем так сильно, как он нуждался в Питере.
Он подавляет свое горе, прислушиваясь к удаляющимся шагам мальчишки, хромающего по коридору. Три шага, четыре, затем голос Тони доносится из-за двери его комнаты:
- Привет, Пит. Мне показалось, я слышал, как ты встал. Ты голоден?
Даже через дверь голос Питера звучит тише, чем должен быть:
- Оу, эм. Нет, спасибо, мистер Старк. Я в порядке.
- Ты уверен? – в голосе Тони есть оттенок, который Баки едва слышит, это наигранно небрежный тон, попытка скрыть, насколько тот серьезен. – Ты уже довольно давно ничего не ел. Знаешь, твоя регенерация нуждается в пище и отдыхе, чтобы работать должным образом.
- Ага. Но я действительно не голоден.
Тогда в Баки вскипает что-то такое, что кажется ему чуждым. Его тело напрягается, он поднимается на ноги и распахивает дверь, выходя в коридор и пугая и Питера, и Тони. Сначала Питер выглядит испытывающим облегчение, пока не видит выражение лица Баки.
Взгляд, полный гнева.
- Питер, - рявкает он, холодно и резко. – Тебе нужно поесть. Тащи свою задницу на кухню и запихни в себя немного еды.
Питер вздрагивает от тона его голоса, совершенно застигнутый врасплох. Баки никогда с ним так не разговаривал, ни разу. Но гнев ощущается, как охлаждающий бальзам – на болезненный короткий миг он прогоняет чувство вины и ненависть к самому себе – поэтому, когда Питер открывает рот и говорит: «Но… я не…», - Баки ударяет достаточно сильно кулаком в стену, оставляя на ней вмятину, и вскипает:
- Питер Бенджамин Паркер. Я не собираюсь повторять. Кухня. Сейчас.
Питер делает шаг назад, потом еще один, затем поворачивается и обходит Тони, не глядя на него. Он направляется по коридору, и Баки смотрит ему вслед, остро осознавая, как Тони сверлит его неверящим и уничижительным взглядом:
- Какого черта, ты…
- Тебя это не касается, - говорит Баки, поворачиваясь, чтобы захлопнуть дверь спальни, прежде чем Тони успевает ответить.
Той ночью он больше не спит.
Через несколько часов мягкие шаги Питера, прихрамывая возвращаются по коридору, останавливаясь у его двери. Баки сидит в жуткой ночной тишине и ждет, просто слушая, как Питер задерживается там. Но проходит минута, и Питер не стучит, просто уходит от двери Баки и проходит через свою.
Баки ненавидит то, что чувствует облегчение.
Когда начинает всходить солнце, он выходит из своей комнаты и делает себе чашку кофе. В доме тихо, но он начинает к этому привыкать. Он ждет, не проснется ли Стив для какой-нибудь из тех утренних тренировок, которые он так любит, и не присоединится ли к нему, но к тому времени, когда он допивает свою чашку, все еще никого не видно.
Он прочищает горло, поражаясь тому, как громко это звучит в пустом помещении:
- Пятница. Сколько Питер съел вчера?
- Питер вчера потребил около 1700 калорий, Баки.
Даже он знает, что это слишком мало.
- Сколько ему нужно, учитывая его метаболизм?
- Согласно исследованию мистера Старка, Питеру требуется минимум 4000 калорий в день для поддержания своего здоровья, и примерно 6000 калорий в день для стимулирования роста, учитывая его нынешний возраст и то, что его рост и вес ниже среднего.
Шесть тысяч калорий. В Квинсе Питер, наверное, не ел так много и за три дня, не говоря уже о ежедневном питании. Съедая только 28% от того, что на самом деле нужно твоему организму, вероятно, будешь, черт возьми, чувствовать себя на грани голодной смерти.
Баки испытывал раньше чувство голода. Когда он думает об этом, в его животе вспыхивает фантомная боль, настолько сильная, что ее невозможно забыть, она въелась в самые волокна мышц. Он не пожелал бы этого никому, ни Земо, ни даже Рамлоу. И все же он провел последний год, причиняя боль человеку, которого он любит больше всего на свете.
Почему я этого не видел?
Но увидел Тони. Вероятно, это была первая мысль, которая пришла ему в голову, когда он увидел Питера. Бросил на него один взгляд и увидел, что тот недоедает, прежде чем он увидел что-то еще, как сделал бы настоящий родитель. Возможно, он провел свое исследование заранее, но это не значило, что он знал Питера. Не так, как Баки его знал.
Или, по крайней мере, не так, как он считал, что знает.
- Пятница, - произносит он, уставившись на пятно от кофе на дне своей чашки, - не могла бы ты оказать мне услугу?
- Я запрограммирована помогать гостям мистера Старка во всем, что им нужно, Баки, - сразу же отвечает Пятница, ее тон бесконечно терпелив. – Домашняя работница, которая никогда не спит.
Он почувствовал бы себя виноватым, но не к кому обратиться.
- Не могла бы ты установить напоминания для Питера, чтобы убедиться, что он ест? Я… - не хочу снова кричать на него. – Я думаю, что какое-то время мне нужно побыть одному. Если бы ты могла напоминать ему, чтобы он ел и сколько нужно есть, и постараться приблизить его к отметке в 6000 калорий, насколько это возможно, это бы… это бы помогло.
- Конечно, Баки. – Он понятия не имеет, как робот может звучать по-матерински, но Тони каким-то образом нашел способ. – Я сделаю все возможное, чтобы убедить Питера ежедневно потреблять достаточное количество пищи. Хотите, я сообщу, если мои напоминания окажутся безуспешными?
У Баки скручивает живот. Он вспоминает тот момент в коридоре, когда потерял самообладание, как Питер посмотрел на него. Он никогда больше не хочет видеть это выражение на лице ребенка, но если Пятница будет говорить тому поесть, а он не будет…
- Да, - вздыхает он, опуская голову на руки. – Тогда этим займусь я.
Он запирается в своей комнате до конца дня, поручив Пятнице максимально отвлекать Питера и Стива. Он меньше беспокоится о Тони – тот даже не пытался заговорить с ним с прошлого вечера – хотя это устраивает Баки. Одним человеком меньше, которого надо держать на расстоянии, не впускать, пока он не возьмет себя в руки, пока рев крови в ушах не утихнет достаточно, чтобы дать ему возможность подумать.
До тех пор, пока он снова не сможет увидеть Питера.
Что бы Пятница ни говорила Питеру, к счастью, мальчишка старается слушать. Баки ждал, что он будет топтаться под дверью, как брошенный пес, но ребенок стучит только дважды, рано утром и еще раз после полудня, и безмятежно уходит, как только Пятница выпроваживает его.
Стив менее послушен. Он никогда не был тем, кто реагирует на холодный прием, не тогда, когда он чувствует, что ему что-то должны, или, что более важно, думает, что это то, что он может исправить. Это чудо, что Баки помнит, что он был таким всегда. Не имело значения, насколько велики были мировые проблемы – сто лет назад мелкий ростом в пять футов с кепкой Стив Грант Роджерс пытался их решить.
Сейчас он проявляет то же упорство, чтобы привлечь внимание Баки, пытаясь достучаться до него, пытаясь заставить его впустить себя. Баки был бы неохотно рад этому, если бы не чувствовал, что его кожа вот-вот разойдется по всем его швам, и что-то темное и уродливое появится из-под нее, порожденное гневом и страхом. Он чувствует себя застрявшим в гравитационном притяжении Земли – он может либо подняться, восстав из разбитой скорлупы своего нынешнего «я», сосуда своей собственной ярости, ненависти и беспомощности, либо утонуть, позволив чувству вины и страху утащить его вниз, обрушившись на себя самого, как старый дом, переживший слишком много штормов.
Он в ужасе от того, что скажет, когда в следующий раз увидит Питера. В ужасе от того, что его гнев снова выплеснется из него, обжигая при прикосновении, когда единственный человек, на которого он по-настоящему зол, - это он сам. Глубоко внутри него есть что-то уродливое и злобное, что хочет схватить Питера за плечи и впихнуть в него немного здравого смысла, прокричав: «Почему ты мне не сказал?». Даже сейчас желание кричать застряло у него в горле, готовое вырваться, как только он откроет рот. Как я мог этого не заметить? Это ты мне скажи, Питер. Зачем тебе надо было скрывать что-то настолько важное от меня, кто бы мог подумать? Как ты мог?
И если он честен, то больше, чем гнев, есть страх перед тем, какой ад породит его разум, когда он увидит лицо Питера. Образ его маленького, дрожащего тела, пропитанное кровью, уже проецируется на передний план его сознания, зацикливаясь на повторе, как дешевый фильм за доллар. То, как его тело обмякло у него на руках, когда сердце перестало биться. Каким тяжелым и легким он был одновременно, такой маленький, но мертвый на коленях Баки.
Это чуть не стало последним разом, когда Питер закрыл глаза, и если бы так и случилось, то это была бы вина Баки.
Но сразу после захода солнца Пятница оживает над ним и говорит:
- Баки, я беспокоюсь, что Питер не достигнет своей цели в потреблении калорий на сегодня при его нынешнем темпе.
Все его мышцы затекли от того, что он сидит, свернувшись калачиком, и не двигается. Его руки и ноги медленно отрываются от тела, как старый шланг, который разматывают впервые за много лет.
- Сколько раз он ел?
- Дважды. Я пытаюсь уговорить его поужинать, но он настаивает, что не голоден, - она делает паузу. Баки не может не задаться вопросом, каково это – думать, когда ты ИИ. Она не способна подобрать слов или просто пытается быть тактичной? – Я считаю, что он согласился бы поесть больше, если бы вы тоже это сделали.
Значит, пытается быть тактичной. Баки хмыкает, но не говорит ей, чтобы она не лезла не в свое дело. В конце концов, это он попросил ее о помощи. Не ее вина, что она права.
- Пришло время встретиться с трудностями, да, Пятница?
- Если я могу сказать, Баки, вы преодолели более сложные испытания, чем это. Все будет хорошо.
Как странно, что Тони запрограммировал ее таким образом. Почти грустно думать о нем, сидящим в своей лаборатории, когда его руки заполняют сотни тысяч – если не миллионы – строк кода, чтобы привести ее в порядок, сделать ее доброй, умной и приятной. Еще печальнее задаваться вопросом, был ли Тони тем, кто действительно нуждался в ней, как в ком-то, кто бы говорил ему, что все будет хорошо.
Ни в чем из этого Тони не виноват. Некоторое напряжение в груди Баки уменьшается, и он делает глубокий вдох, просто сосредотачиваясь на том, где находится его тело, что он чувствует, слышит и какие ощущает запахи вокруг себя. Он должен извиниться. Ему нужно извиниться перед всеми. Но сначала ему нужно убедиться, что Питер поест.
Придав лицу строгое выражение, Баки отпирает дверь и молча направляется в гостиную. Питер свернулся калачиком на диване, игнорируя какое-то телешоу, а Стив сидит рядом с ним и тихо рисует в альбоме. Они оба замечают его одновременно, и Питер оживляется, как только что политая маргаритка, садясь так быстро, что тревожит свою огнестрельную рану, если вздрагивание от боли является каким-либо признаком.
- Пап!
- Привет, - говорит Баки. Стив улыбается ему так, как будто он не провел последние десять часов, пытаясь прорваться через дверь его спальни, и закрывает свой альбом для рисования; Питер тяжело поднимается с дивана и ковыляет ближе, его лицо сияет от облегчения. Желудок Баки сжимается и он поворачивается, чтобы направиться на кухню. – Пошли, Пит. Сейчас время ужина.
Мальчишка идет прямо за ним, когда он выходит из комнаты; тяжелые шаги Стива не отстают.
- Ты чувствуешь себя лучше? – спрашивает Питер таким нормальным голосом, что на мгновенье Баки легко забывает, что в него стреляли всего два дня назад. – Я заставил Пятницу пообещать открыть дверь, если что-то будет серьезно не так, но она этого не сделала, так что… я не знал, если…
- Прости, малыш, - Баки держится к нему спиной, пока роется в холодильнике в поисках чего-нибудь легкого в приготовлении, что можно сделать быстро. В конце концов, он выбирает сэндвичи и фрукты, встает и берет целую буханку хлеба. – Я все еще функционирую не на сто процентов, - по тому, как он это говорит, Питер поймет, что он на самом деле имеет в виду, за что он действительно извиняется. – Но тебе нужно поесть.
- Оу, - Питер не пытается скрыть своего разочарования. Он пододвигается немного ближе, становясь рядом с Баки, как всегда делал в Квинсе, желая познать все, чему бы Баки ни учил. – Знаешь, я чувствую себя намного лучше – я практически уже выздоровел, даже почти не болит. Я действительно замечаю это только тогда, когда я, эм, слишком быстро спрыгиваю с дивана.
Полная надежд улыбка озаряет лицо мальчишки, но Баки не может заставить себя ответить на нее.
- Сегодня мы даже сделали несколько легких упражнений. Видел бы ты его, - вмешивается Стив из-за их спин, в защитном жесте вскидывая руки вверх, когда Баки бросает на него холодный взгляд через плечо. – Да ладно, я же сказал легкие упражнения. Это была практически физиотерапия. Просто, чтобы держать пролежни на расстоянии, поверь.
- Ага, я даже не запыхался, - говорит Питер, хватая несколько тарелок, чтобы начать накладывать на них сэндвичи. – Такими темпами к завтрашнему дню у меня даже шрама не останется.
- Это скорее выдавать желаемое за действительное, - поддразнивает Стив, когда Баки не произносит ни слова. Боковым зрением он видит выжидательное выражение на лице Питера, насколько он чего-то ждет, чего-то, что Баки не может ему дать прямо сейчас. Не в силах даже взглянуть ему в глаза. Лицо мальчишки вытягивается, когда Баки молча добавляет еще один сэндвич на его тарелку, его плечи опускаются, когда он берет ее, чтобы отнести на стол.
- Питер, подожди секунду.
Питер нетерпеливо оборачивается, полный надежды, затем сникает, когда Баки просто добавляет еще один сэндвич на его тарелку. Баки смотрит ему в глаза и многозначительно говорит:
- Я хочу, чтобы ты съел все это, ясно? - Затем залазит в вазу с фруктами на столе, берет персик и добавляет его к фруктам, которые Питер уже рискованно свалил в кучу. - Съешь все.
Он ожидает возражений, готовится к ним. Питер смотрит на свою тарелку, как будто Баки только что вручил ему мертвого кролика и велел съесть его сырым, с мехом и всем прочим. Тарелка в его руках настолько полная и тяжелая, что ему нужны обе руки, чтобы удержать ее в равновесии, не давая фруктам скатиться на пол.
Но через мгновение Питер снова смотрит на него и просто кивает, произнося смиренное и понимающее «Хорошо», и Баки так сильно любит его в этот момент, что ему хочется плакать. Ни один из них не хочет ссориться, и вот его пятнадцатилетний сын сдерживает свои эмоции, когда должен быть просто ребенком, неразумным подростком. Он не смог бы винить Питера, если бы мальчишка уперся, потребовав объяснить, что, черт возьми, происходит, что все это значит. Но Питер понимает, что это не пойдет ему на пользу, или, может быть, он просто не хочет начинать ссору, особенно после последних нескольких дней.
Именно такие моменты, как этот, когда Баки хочется склонить голову перед зрелостью и отзывчивостью Питера, заставляют его хотеть уцепиться за свою личность отца Питера и никогда в жизни не отпускать ее. Это такой источник гордости, пока он не вспоминает, какой теплой была кровь, пропитавшая его колени, каким густым был запах, и момент проходит. Баки не имеет ничего общего с мудрым, добросердечным человеком, которым становится Питер. Единственное, что он сделал за последний год, - это зарабатывал на хлеб, и даже это он не сделал правильно.
Ему хочется обнять Питера и извиниться за все. Вместо этого он кивает в сторону обеденного стола, говорит: «Иди поешь», - и поворачивается, чтобы вернуться в свою комнату. Питер начинает идти за ним, а затем останавливается; шаги, которые заменяют его, слишком тяжелые, чтобы принадлежать кому-нибудь другому, кроме Стива.
- Бак, - говорит Стив, когда они подходят к двери его спальни. – Эй. Мы можем поговорить секунду?
Ну, все, началось. Честно говоря, он удивлен, что Стиву удалось продержаться так долго. Держать язык за зубами никогда не было его сильной стороной, и набор фута роста и двухсот фунтов мышц, этого не изменило.
- Ага.
- Послушай, я… - Стив делает глубокий вдох, его теплая рука обхватывает запястье Баки. – У нас всех была дерьмовая пара дней, и я понимаю, что ничего не могу сказать, чтобы улучшить ситуацию.
Баки ждет, гадая, когда начнется лекция, ожидая: «Это на тебя не похоже», «Время взять себя в руки». Вместо этого Стив удивляет его и говорит:
- Так что я просто хочу, чтобы ты знал, мы вместе, Бак. Ты и я. И я имею в виду все это – Гидру, Земо, то, что происходит с Питером – все это. Если прямо сейчас тебе нужно побыть одному, ничего, я могу подождать. Но я не хочу, чтобы ты входил в эту комнату, думая, что ты должен все исправить сам. У тебя есть я.
Он обнимает Баки сзади, и Баки позволяет ему, согретый прикосновением лба Стива к своей шее.
- Я с тобой до конца, - шепчет он ему в затылок, сжимая так сильно, что это насильно выравнивает его прерывистое дыхание. – Мы пройдем через это вместе. Просто скажи мне, что тебе нужно.
И Баки не знает, что сказать. Он ожидал своего рода непреклонного, не-спорь-со-мной отношения, которым Стив мучил его в юности, когда он никогда и никого не слушал, даже Баки. Когда он непреднамеренно ввязывался в драки, потому что ничто не могло изменить его решение, как только оно было принято. Все неприятности, в которые он попадал в те времена, были бы намного хуже, если бы Баки не оказывался рядом, чтобы вытащить его, как правило.
Это был тот Стив, которого он ожидал увидеть, когда тот поймал его в коридоре, прежде чем Баки смог вернуться в свою изоляцию. Но вместо этого Стив прижимает его к себе, как будто они были любовниками всю свою жизнь, и говорит ему, что все будет хорошо, что он может предоставить Баки пространство, если это то, что ему нужно.
Баки хочет сказать, что он не знает, что ему, блядь, нужно, откуда? Но он слишком благодарен за то, что предлагает Стив, поэтому он обмякает в его объятиях и говорит:
- Мне нужно побыть одному, - успокаиваясь, когда Стив крепко сжимает его. – Ты можешь проследить, чтобы Питер ел? Пожалуйста? Пятница может только быть очень убедительной.
Стив целует его сзади в шею и отпускает.
- Да, конечно. Я позабочусь об этом.
Баки хочет сказать, что он любит его, потому что это так и есть. Как невероятно найти кого-то, кто вмешается и разберется с дерьмом, когда ты не знаешь, какой путь ведет наверх. Это дарит невообразимую сладость.
- Я присмотрю за ним, Бак. С ним все будет в порядке. Могу я… могу я сделать что-нибудь еще? Чтобы помочь?
Баки разворачивается в его объятьях, прижимается к его лбу своим и неподвижно замирает, разделяя каждый вдох. На мгновение буря стихает, пульсирующая головная боль в основании черепа тускнеет до мягкого стука. Стив здесь. Какое-то время он сможет выдержать, пока Баки не восстановит часть своих сил. Баки может доверять ему, даже в отношении своего сына.
- Спасибо, - говорит он, отстраняясь, отвечая без слов на вопрос Стива. Стив отпускает его, стоит там, пока Баки исчезает в дверном проеме и заверяет: «Я буду рядом, если тебе понадоблюсь», - прежде чем дверь захлопывается.
Баки не выходит из своей комнаты еще два дня. Стив приносит еду, не заморачиваясь со стуком, просто оставляет тарелки на полу в коридоре за дверью, как подношения у алтаря.
Трудно есть, еще труднее спать. Он не знает, куда двигаться. Вся его энергия уходит на то, чтобы просто держать себя в руках, его тело угрожает развалиться на части, разделившись в каждом суставе и развеявшись, как листья на ветру. Трудно думать о каком-либо моменте, кроме того, в котором он сейчас находится. Каждый раз, когда он пытается, то все, что он слышит, - это последний слабый вздох, который издал Питер, когда его глаза закрылись. Как будто каждая попытка продвинуться вперед должна быть немедленно наказана толчком назад, опрокидывая его в это поле, и какой-то презрительный космический голос говорит: «Видишь, что ты наделал? Ты получил то, что заслужил».
Возможно, Питер и не умер на том поле, но что-то умерло. Горе безмерно, и оно душит его изнутри, расширяясь, пока не заполняет все его тело. Он страдает от потери. Питер выжил, но Баки все равно потерял своего сына. Оплакивая свое собственное отцовство. Он был глупцом, когда поверил, что нечто столь драгоценное может принадлежать ему.
Он слышит их, когда прижимается всем телом к стене и по-настоящему прислушивается. Питер и Стив разговаривают. Голос Тони незначительно изменился, как будто он плохо спал несколько дней, ворчливый, но все еще заставляющий Питера смеяться. Звон посуды, когда они готовят. Грохот рок-музыки, когда Тони находит над чем поработать, таща Питера с собой. Шаги Стива, ведущие к его двери, замедляющиеся и удаляющиеся. Тихий голос Питера, просящий Пятницу впустить его, и Пятница мягко выпроваживающая его. Все это смешивается воедино с течением дней.
Ему хочется распахнуть дверь и присоединиться к ним, но этот коварный голос в его голове насмехается: «Ты еще не достаточно натворил?».
На третий день Пятница выводит его из беспокойного сна и говорит:
- Баки, король ТʼЧалла вернулся, и он хотел бы поговорить с тобой.
Король ТʼЧалла. Баки предполагал, что этот человек будет слишком занят управлением своим королевством, чтобы посещать их постоянно, если вообще когда-либо. Часть его испытывает облегчение – он так и не смог должным образом поблагодарить его за все, что он для него сделал, - а часть его чувствует тошноту в животе. Он не может понять, зачем ТʼЧалла хотел бы поговорить с ним, кроме, как проверить, похлопать по плечу и спросить, все ли с ним в порядке тем сочувствующим тоном, от которого у Баки зудят кости. Не то, чтобы ТʼЧалла проявил слишком теплые чувства к нему с тех пор, как они встретились, но все же. Это единственная причина, которая ему приходит в голову, и, представляя ее, он испытывает сильный дискомфорт.
- Полагаю, я не могу отказаться, да?
- Вы не осмелитесь.
Баки улыбается интонации Пятницы, легкой и дразнящей. Он надевает чистую одежду в слабой попытке проявить некоторое уважение и следует указаниям Пятницы, выходя из комнаты, удивленный, когда она ведет его к задним дверям и выводит на террасу, где он замечает ТʼЧаллу, ждущего в конце длинного причала над водой.
ТʼЧалла поворачивается, когда он приближается, и улыбается, хотя его темные глаза, как всегда сосредоточены и расчетливы.
- Баки. Рад тебя видеть.
- Я тоже, - говорит Баки, пожимая ему руку. – Должно быть, это горькая радость, когда тебе говорят «поздравляю с коронацией», учитывая обстоятельства, но как бы то ни было, ты станешь хорошим королем.
- Спасибо.
ТʼЧалла удивляет его, садясь на край причала в своем дорогом костюме, свесив ноги над водой. Он жестом приглашает Баки присоединиться к нему, что тот и делает, слишком смущенный всем этим, чтобы отказаться.
- Я хотел проверить, как у тебя дела.
- Да. Я так и подумал.
- Капитан Роджерс сказал мне, что эти несколько дней были тяжелыми, - говорит ТʼЧалла, сложив руки на коленях и глядя на озеро. Понимающий, как мудрец, и, по крайней мере, на шестьдесят лет моложе Баки. – К счастью, кажется, Питер полностью выздоровел.
Да, ничего страшного, верно? Все тип-топ и снова в норме. Баки с трудом удерживается, чтобы не фыркнуть.
- Он гораздо больше двигается, - говорит он вместо этого, соглашаясь. – Он не из тех, кого легко заставить соблюдать постельный режим. Слишком много гиперактивности втиснуто в его головушку.
ТʼЧалла усмехается. Некоторое время они сидят в дружеской тишине, прежде чем ТʼЧалла прочищает горло и говорит:
- Я приехал не только для того, чтобы тебя проверить, - Баки встречается с ним взглядом, но не может определить, какие эмоции он там находит. – Есть кое-что, что я хотел бы обсудить.
Что-то в том, как тот это произносит, заставляет Баки нервничать, но он просто кивает головой, прося продолжать. ТʼЧалла делает паузу, и тишина заставляет Баки почувствовать тошноту в животе.
В конце концов, глядя на воду, ТʼЧалла произносит:
- Я знаю, что было нужно барону Земо. Ты не был истинной предполагаемой жертвой его преступлений, только приманкой.
Он ждет объяснений, но когда этого не происходит, Баки бросает на него взгляд и спрашивает:
- А кто был?
- Я не вправе об этом говорить, - лицо ТʼЧаллы внезапно становится жестким, как будто он оказался на опасном перепутье и уже не может вернуться на выбранный им путь. – Во всяком случае, не в данный момент. Я надеюсь, что мое участие не потребуется, но если все же потребуется, я встречусь с этим лицом к лицу, когда это произойдет.
Трудно прикусить язык и удержаться от замечания, что это ни хрена ему не сказало, ТʼЧалла не мог быть еще более расплывчатым.
- Ты не думаешь, что я имею право знать? Это меня он похитил и обвинил в убийстве.
- Ты имеешь полное право знать, - говорит ТʼЧалла. – И я надеюсь, что нужный человек скажет тебе, и скоро, прежде чем кто-то заставит его форсировать события.
- Скажу честно, ТʼЧалла, здесь я совсем тебя не понимаю.
- Я знаю, - ТʼЧалла кладет ему руку на плечо и успокаивающе сжимает. – Я прошу прощения, что не был откровенен в этом вопросе, как бы мне хотелось. На данный момент так и должно быть.
Баки вздыхает, но больше не обсуждает этот вопрос. Сейчас у него просто нет сил спорить и требовать ответов, независимо от того, что чувствует, что ему должны. Даже если бы он это сделал, ТʼЧалла все равно не похож на человека, который так легко сдался бы, и Баки слишком уважает его, чтобы тратить время попусту, пытаясь выяснить это.
- Теперь, когда Земо находится под стражей, у меня было время подумать обо всем, что произошло, - говорит ТʼЧалла практически мрачным тоном. – Есть многое, что я хотел бы сделать по-другому, но я не могу изменить прошлое, только будущее.
- Я тебя понимаю, - говорит Баки.
- Я не могу вернуться и спасти своего отца, как бы сильно я этого не хотел. Ему уже не помочь.
Баки чувствует его горе, растущее в пространстве между их телами, такое же злое и всепоглощающее, как и его собственное.
- Но я все еще могу помочь тебе, Баки, и я бы хотел, если ты позвонишь.
Он сглатывает внезапный комок в горле:
- С чем?
- С возвращением твоей жизни. Ваканда не является страной третьего мира, как все считают.
Он говорит это с гордостью, как будто всю жизнь ждал, чтобы произнести эти слова.
- Я планирую довести этот факт до сведения остального мира в ближайшие дни. Как только я это сделаю, моей команде юристов больше не придется выдавать себя за представителей соседних государств. Они одни из лучших в мире, и я уже передал им твое дело. С твоего согласия, я возглавлю кампанию по оправданию тебя от преступлений Гидры, и когда мы выиграем, ты снова станешь свободным человеком.
Баки с раздражением задается вопросом, был ли он когда-нибудь свободным человеком, хотя бы мгновение в своей никчемной жизни.
- А если мы проиграем…
- Мы должны предпринять все возможные действия, чтобы убедиться, что мы этого не сделаем.
Тишина опускается на них, пока они сидят вместе, бок о бок на краю причала, просто глядя в голубую воду. Баки понимает, что на самом деле сейчас предлагает ТʼЧалла. Он, наверное, позволил бы ему отвезти Питера в Ваканду, чтобы спрятаться в джунглях на всю оставшуюся жизнь, скрыв от мира следы их присутствия, если бы Баки попросил. Но он предлагает кое-что получше – реальный шанс вернуть часть жизни, которую украла Гидра у него, - и все радости, которые это принесет. Более высокий риск, конечно. Но и награда намного выше.
Это тяжелый выбор, но все же одно Баки уже знает, он уже выбрал. ТʼЧалла ждет, пока он заговорит, делая вид, что сосредоточен на открывающихся видах, как будто они оба уже не знают, что он собирается сказать.
- Я не могу быть свободным человеком, пока у меня в голове все еще есть эти триггерные слова, - говорит он, наконец, практически размышляя вслух. – Пока я остаюсь Зимним солдатом, никто не застрахован от меня. Особенно… люди, которых я люблю.
- И никто тебя не оправдает, пока эти слова все еще имеют над тобой какую-либо власть, - добавляет ТʼЧалла. – Я полагаю, что даже с нашей впечатляющей юридической защитой, любое судебное разбирательство, с которым ты столкнешься, потребует доказательств того, что ты действительно окончательно свободен от установок Гидры. Вне всякого сомнения, нам придется доказать, что у тебя есть свобода воли, и поэтому ты должен быть свободным человеком.
- Проще сказать, чем сделать, - он ставит одну ногу на причал, сгибая ее перед собой, чтобы положить руки и подбородок на колено. – Знаешь, до всего этого единственное, чего я хотел, - это быть хорошим отцом.
ТʼЧалла искоса смотрит на него, как будто пытается его понять:
- А теперь?
Он стискивает зубы, не в силах встретиться взглядом с ТʼЧаллой. Теперь-то я знаю.
- Я не знаю. Такое чувство, что я потерял право хотеть чего-либо, большого или малого.
- Баки, - говорит ТʼЧалла, - все это не твоя вина.
- Тем не менее, это так. В отношении Гидры и Земо – безусловно, я не мог это контролировать. Но в остальном. Я понимал, что нельзя, но все равно сделал. Я впустил Питера в свою жизнь, когда знал, что все это настигнет меня, и он окажется в опасности. Я позволил ему. Я допустил то, что он пострадал. – Он хочет потянуть за пряди свои волосы, он чувствует, как каждая из них пронзает его кожу головы. – С таким же успехом я мог бы сам нажать на курок.
Рука ТʼЧаллы снова опускается ему на плечо, и это приносит больше утешения, чем он ожидал, учитывая, что все его нервные окончания зажигаются, как рождественская елка. Он не заслуживает того, чтобы погружаться в это прикосновение, но не может заставить себя отмахнуться от него. Ты никогда и ничему не учишься, не так ли?
- Ты такой же человек, Баки, как и все мы. Никто не может осуждать тебя за твое желание видеть Питера своим сыном, и ты тоже не должен. Питер нуждался в тебе, когда ты нашел его. Может быть, все было не идеально, но ты сделал все, что мог. И это все, что каждый из нас может сделать.
Баки не говорит, что лучшим, по-настоящему лучшим вариантом с его стороны, было бы позвонить Стиву или исходить все улицы в попытке найти Питеру лучший дом. Он не хочет спорить об обоснованности своей вины, потому что никто и ничего не может сказать, чтобы отменить то, что, как он знает, является правдой: он поставил под удар, пошел на риск, на который никто и никогда не должен был идти, и в результате пострадал Питер.
По крайней мере, на этот раз, если он пойдет на риск, который предлагает ему ТʼЧалла, на кону окажется шея нужного человека.
- Как только мы удалим установки Гидры из твоей головы и очистим твое имя, у тебя может быть такая жизнь, - заверяет его ТʼЧалла. – Ты сможешь быть отцом, которым хочешь быть. Поверь мне, мой друг, как минимум, ты заслуживаешь этого.
Даже если и так, Питер, черт возьми, заслуживает гораздо лучшего. Но возможно… возможно, именно так он сможет загладить свою вину, так он сможет доказать, что действительно заслуживает того, чтобы называть себя отцом Питера, что он сделает все для счастья своего сына. Возможно, именно так он спасется от гравитационного притяжения, угрожающего затянуть его вниз или вверх, не решая утонуть ему или взлететь, а просто двигаться вперед.
Единственное, что он знает, это то, что он обязан попытаться ради Питера.
- Я хочу помочь тебе, - говорит ТʼЧалла, крепче сжимая его плечо. – Пожалуйста, Баки, позволь мне помочь тебе.
И Баки это нужно, он знает, что это ему нужно уже очень давно. Поэтому он прерывисто выдыхает, снимая напряжение, накопившееся в груди, делая один-единственный одобрительный кивок.
- Хорошо, - говорит он, четко осознавая серьезность этого единственного крошечного слова. – Каков план?
Когда он возвращается в дом, тишина оглушает его. ТʼЧалла ушел, но на этот раз не для того, чтобы вернуться в Ваканду. Он вернется через день или около того, может быть, раньше. Время уже пошло, он чувствует, как оно утекает между его пальцев, как песок в песочных часах.
Он отправляется на поиски Питера, но того нигде не видно. Пятница сообщает ему, что Питер и Тони счастливо заняты в лаборатории, и он с облегчением вздыхает и направляется на кухню.
Стив сидит за столом, обхватив дымящуюся кружку, и выглядит погруженным в свои мысли. Он оживляется, когда замечает, что Баки входит в комнату и улыбается, хотя это никак не скрывает следы усталости, заметные на его лице.
- Привет. Как все прошло?
Баки наливает себе чашку чая, позволяя пакетику настояться, пока обдумывает свой ответ.
- Что-то подсказывает мне, что ты уже знаешь, - говорит он, в конце концов.
Стив вздыхает. Это не нужно произносить вслух, и они оба это знают. Баки берет свою чашку чая и садится рядом со Стивом, позволяя их рукам соприкоснуться, и они сидят бок о бок в тишине.
Он сам удивляется, когда открывает рот и произносит:
- Я не знаю, правильно ли я поступаю, Стив.
Если Стив и удивлен, услышав это от него, он этого не показывает. Он освобождает одну руку, сжимающую кружку, и переплетает свои пальцы с пальцами Баки, успокаивая.
- Правильно, - говорит он мягко, но с такой уверенностью, что хочется ему верить. – Все будет хорошо, Бак.
- Все говорят мне это.
Мягкая грустная улыбка появляется на лице Стива. Он поднимает руку Баки и нежно целует его металлические пальцы.
- Я хочу вернуться с тобой в Нью-Йорк, - говорит он, как будто они не потратили часы на долгие разговоры об этом. – Вместе, как семья. Я хочу, чтобы мы построили дом вместе, втроем, ты, я и Питер. Может быть, даже с присутствием Тони по выходным. – Баки хихикает, согретый сентиментальной милой улыбкой Стива, с которой он целует его руку. – Я хочу, чтобы у нас, наконец, была та жизнь, о которой мы мечтали, когда были в возрасте Питера.
Но ты не можешь изменить прошлое, никто из нас не может. Только будущее.
- Если честно, Стив, я не помню, о чем мы тогда мечтали.
- Я знаю. – Он ненавидит то, как грустно произносит это Стив, как смиренно. Что так несвойственно ему. – Ты многого не помнишь, Баки. Вот почему это правильно. Поверь.
У Баки внезапно сдавливает грудь, как будто какая-то огромная лягушка запрыгнула и села на нее:
- Что ты имеешь в виду?
Стив не смотрит на него.
- Ты помнишь свою семью?
Когда он пытается, сквозь белый туман просвечивают цветные проблески, лица, которые должны казаться знакомыми, но не совсем. Иногда у него бывают воспоминания о событиях. Он знает, что его отец копил деньги в течение четырех лет и купил ему машину, когда ему исполнилось шестнадцать. Он помнит, как его мать готовила ему его любимое блюдо, и знает, что она всегда улыбалась, когда он съедал все целиком. Он знает их имена. Но их лица, звучание их голосов, его реальное мысленное представление о них… даже если бы Гидра не сделала все возможное, чтобы стереть все это, Баки не знает, сколько из этого, он смог бы вспомнить. Это было целую жизнь назад.
- Отчасти, - наконец, уклончиво говорит он, но это единственный честный ответ, который он может найти. – Я знаю, что у меня были родители, знаю, кем они были и все такое.
Стив наблюдает за ним, как будто ждет вполне определенной реакции. Баки нервирует то, как глаза Стива внезапно обрисовывают его лицо, как будто Баки – живая граната, и Стив пытается понять, когда он взорвется.
- Ты можешь вспомнить кого-нибудь еще?
- Тебя, - говорит Баки, но он сразу понимает, что это было не то, чего ждал Стив. Есть что-то еще. Что-то конкретное. Он ломает голову, пытаясь найти недостающую деталь, которую Стив, по-видимому, считал такой важной. – Я… у меня были братья и сестры?
Он понимает, что это оно, в тот момент, когда это слетает с его губ. Стив продолжает смотреть на него, как будто он самая сложная задача в мире, но в его стиснутой челюсти заметно достаточное изменение, достаточно большая перемена, чтобы Баки понял, что попал в точку.
- Думаю, что в моей биографии в Смитсоновском музее это упоминалось. Я не могу… я действительно не могу вспомнить, Стив, извини. Не думаю, что их имена упоминались. Это то, что ты пытаешься мне сказать? Что у меня где-то там есть братья и сестры?
Печаль накрывает лицо Стива. Его рука крепче сжимает руку Баки:
- У тебя была одна сестра. Младшая, ты был старшим братом. – Он отводит взгляд от Баки и снова смотрит в свою чашку, которая давно перестала испускать пар. – Их… больше нет в живых. Я проверил, как только выбрался изо льда. Но я заговорил об этом, потому что в последний раз, когда я упомянул о них, ты потерял сознание у меня на руках.
Осознание накрывает его, заставляя его похолодеть до глубины души:
- В спортзале. В тот день я поставил тебе синяк на руку.
- Все, что я сделал, это упомянул их имена, - говорит Стив. – Это было все, что потребовалось. Вот как плохо программирование Гидры продолжает влиять на тебя, Баки. Дело не только в словах-триггерах.
Мерзкое ощущение, горячее и злое, вскипает у него в животе. Он понимает, что Стив прав; в глубине его сознания появляется догадка, слабый огонек, пытающийся пробиться сквозь тьму. Гидра отняла у него больше, чем он думает. Они забрали у него свободу, его обязанности в качестве брата и друга, саму его человечность.
Они забрали бы и Питера, если бы он им позволил. И он почти это позволил.
- Я не хочу, чтобы Гидра имела над тобой какую-либо власть, независимо от того, все ли ее члены мертвы или схвачены. Я хочу, чтобы ты вернул то, что потерял, Баки, и я также хочу, чтобы в твоей жизни появилось что-то новое, а сейчас это невозможно, не с нынешним положением дел. Не раньше, чем твое имя будет очищено. А этого не произойдет, пока мы не избавимся от этой дряни в твоей голове. ТʼЧалла говорит, что может помочь, вот почему…
- Я знаю, - прерывает Баки, потому что он знает лучше, чем кто бы то ни было. – Я знаю, Стив. Ты прав. – Он опускает голову и заставляет себя сделать глубокий вдох в легкие, пытаясь успокоить тревогу, бушующую внутри него. – ТʼЧалла говорит, что может найти способ, и это единственный шанс, который у нас есть. Вот почему мне нужно поехать с ним, когда он вернется в Ваканду.
Он поворачивается, чтобы посмотреть на Стива, но глаза Стива не смотрят на него, они так широко раскрыты, что он может видеть каждое зеленое пятнышко в ярко-синей радужке его глаз. Баки поворачивается на стуле, чтобы проследить за взглядом Стива, гадая, что заставило его замолчать, и замирает при виде Питера, парализованного у выхода из коридора, уставившегося на него в ответ так же широко раскрытыми глазами, которые наполнены страхом.
Голос Пятницы вырывает его из прерывистого и беспокойного сна, кажется вечность спустя. Ему требуется мгновение, чтобы сориентироваться. Его тело ноет от знакомой, давнишней скованности, и он с ворчанием осознает, что заснул на полу, сидя рядом со своей кроватью, откинув голову на матрас.
Он кряхтит, когда Пятница повторяется, и выдавливает сонное: «Хорошо», - которое режет его собственные уши. Ему удается приподняться достаточно, чтобы сесть на кровать, когда его дверь распахивается. Свет проникает в его темную комнату и заставляет его осознать, насколько уже, должно быть, поздно.
- Пап?
Баки моргает, глядя на силуэт Питера, стоящего в дверном проеме. Если бы это был кто-то другой, он, вероятно, не заметил бы легкого наклона в позе мальчишки, как он едва заметно прижимается к дверному косяку, чтобы перенести на него свой вес, как его рука находится на уровне груди, чтобы ничего не касалось ее. Цвет его лица стал лучше, но, очевидно, что он все еще испытывает боль.
- Эм. Я подумал, не хочешь ли ты посмотреть фильм? Или, может быть, сыграть во что-нибудь?
Желудок Баки скручивает, как будто кто-то пытается его вывернуть. Вкус желчи поднимается к горлу.
- Ты должен быть в постели, - говорит он, стараясь не замечать, как меняется выражение лица Питера.
- Оу, - Питер перемещает свой вес с одной ноги на другую, морщится и переносит обратно. – Ну, в моей комнате есть… есть телевизор? Мы могли бы посмотреть Netflix? Или, эм, принести настольную игру или что-то в этом роде, или одну из игровых приставок мистера Старка…
- Тебе нужно отдыхать, - настаивает Баки. Затем, когда обиженное выражение на лице Питера заставляет его горло сжаться, добавляет, - извини, малыш, просто… не сегодня.
- Ладно, - Питер одаривает его слабой, слегка вымученной улыбкой и выходит обратно в коридор. – Спокойной ночи, пап.
Баки не отвечает, только закрывает лицо руками, после того, как Питер закрыл дверь и пошел прочь.
Теперь, когда он все понимает, это все, о чем он может думать. Как он мог не знать, своего собственного сына? Этому нет оправдания, не тогда, когда они с Питером провели последний год, живя вместе в одной комнате, спали в пяти футах друг от друга и разделяли каждый прием пищи. Питер самый открытый и честный человек, которого Баки когда-либо встречал – он рассказывал Баки обо всем, как о большом, так и о малом – и все же он не знал, что мальчишка голодает, чтобы оставаться с ним.
Он прижимается лбом к своему колену, и его глаза закрываются. Ужасная, навязчивая мысль проникает в его разум, такая же мощная и стремительная, как таран. Он никогда не был таким отцом, каким хотел быть. Он просто был первым человеком, которого Питер встретил после смерти тети и дяди, который не пренебрегал им и не обращался с ним плохо. Очевидно, это было все, что требовалось, дом, ради которого стоило голодать. Любой намек на гордость или триумф, который он получил от роли отца, был смыт потоком вины, пронизывающим его.
А Тони сразу понял. Один взгляд на Питера и он понял о его страхе быть покинутым, о голоде, депрессии, тревоге, обо всем этом. Пять минут вместе и у Тони Старка были все знания, необходимые ему, чтобы стать лучшим отцом, чем Баки мог когда-либо надеяться стать, и то, что просто убивает его, - для Питера так было бы лучше.
Воспоминание о Питере, лежащего в его руках на том поле, вспыхивает в глубине его разума и пугает его. Он все еще чувствует тепло, разливающееся по животу, когда Питер истекал кровью, когда его кровь пропитывала его одежду и окрашивала его кожу, так же реально, как если бы это происходило сейчас. Он никогда в жизни не забудет это ощущение. В полушаге от того, чтобы снова погрузиться в сознание Зимнего солдата, и все еще ярко, четко осознавая, что его ребенок умирает у него на руках.
На его глаза наворачиваются слезы. Этого никогда бы не случилось, если бы Стив и Тони были там. Этого никогда бы не случилось, если бы он поступил правильно и прогнал Питера или отвел его к кому-то другому. Фрэнк и Шерон взяли бы его, если бы Баки попросил, но он так и не сделал этого.
Все это было эгоизмом. Эгоизмом и глупостью. Он знал, что ни на что ни годен. Ему просто нравилось то, как Питер заставлял его чувствовать себя меньшим чудовищем, как было труднее вспоминать те ужасные вещи, которые он совершал, когда этот ребенок улыбался ему. Питер заставил его почувствовать себя человеком, и Баки не хотел этого терять. Он хотел быть отцом Питера. Это было лучшее имя, которое ему когда-либо давали.
Но он этого не заслуживал, и он знал это. На самом деле, это хуже всего, когда все его сомнения, накопившиеся за последний год, окатили его, как кипяток. Он знал, что не заслуживает, чтобы его называли отцом Питера, и теперь от этого факта некуда скрыться.
Он сглатывает комок в горле и желает, чтобы влага в его глазах ушла вместе с ним. Острая, ноющая боль распространяется по груди при воспоминании о первой ночи, когда он прибыл сюда. Если бы только он мог вернуться в прошлое и согласиться на предложение Тони, позволив ему забрать Питера. Питер был бы убит горем, но в него бы никогда не выстрелили.
Разве не в этом и должно заключаться отцовство? Ставить потребности своих детей выше своих собственных? Он не понимает, как у него вообще хватило наглости называть себя отцом Питера, когда он за все время, что его знает, не сделал для него ничего хорошего.
Рыдание, наконец, вырывается из его горла, и Баки опускает голову, побежденный. Теперь он знает правду, с поразительной и полной ясностью: с самого первого дня их встречи Питер никогда не нуждался в нем так сильно, как он нуждался в Питере.
Он подавляет свое горе, прислушиваясь к удаляющимся шагам мальчишки, хромающего по коридору. Три шага, четыре, затем голос Тони доносится из-за двери его комнаты:
- Привет, Пит. Мне показалось, я слышал, как ты встал. Ты голоден?
Даже через дверь голос Питера звучит тише, чем должен быть:
- Оу, эм. Нет, спасибо, мистер Старк. Я в порядке.
- Ты уверен? – в голосе Тони есть оттенок, который Баки едва слышит, это наигранно небрежный тон, попытка скрыть, насколько тот серьезен. – Ты уже довольно давно ничего не ел. Знаешь, твоя регенерация нуждается в пище и отдыхе, чтобы работать должным образом.
- Ага. Но я действительно не голоден.
Тогда в Баки вскипает что-то такое, что кажется ему чуждым. Его тело напрягается, он поднимается на ноги и распахивает дверь, выходя в коридор и пугая и Питера, и Тони. Сначала Питер выглядит испытывающим облегчение, пока не видит выражение лица Баки.
Взгляд, полный гнева.
- Питер, - рявкает он, холодно и резко. – Тебе нужно поесть. Тащи свою задницу на кухню и запихни в себя немного еды.
Питер вздрагивает от тона его голоса, совершенно застигнутый врасплох. Баки никогда с ним так не разговаривал, ни разу. Но гнев ощущается, как охлаждающий бальзам – на болезненный короткий миг он прогоняет чувство вины и ненависть к самому себе – поэтому, когда Питер открывает рот и говорит: «Но… я не…», - Баки ударяет достаточно сильно кулаком в стену, оставляя на ней вмятину, и вскипает:
- Питер Бенджамин Паркер. Я не собираюсь повторять. Кухня. Сейчас.
Питер делает шаг назад, потом еще один, затем поворачивается и обходит Тони, не глядя на него. Он направляется по коридору, и Баки смотрит ему вслед, остро осознавая, как Тони сверлит его неверящим и уничижительным взглядом:
- Какого черта, ты…
- Тебя это не касается, - говорит Баки, поворачиваясь, чтобы захлопнуть дверь спальни, прежде чем Тони успевает ответить.
***
Той ночью он больше не спит.
Через несколько часов мягкие шаги Питера, прихрамывая возвращаются по коридору, останавливаясь у его двери. Баки сидит в жуткой ночной тишине и ждет, просто слушая, как Питер задерживается там. Но проходит минута, и Питер не стучит, просто уходит от двери Баки и проходит через свою.
Баки ненавидит то, что чувствует облегчение.
Когда начинает всходить солнце, он выходит из своей комнаты и делает себе чашку кофе. В доме тихо, но он начинает к этому привыкать. Он ждет, не проснется ли Стив для какой-нибудь из тех утренних тренировок, которые он так любит, и не присоединится ли к нему, но к тому времени, когда он допивает свою чашку, все еще никого не видно.
Он прочищает горло, поражаясь тому, как громко это звучит в пустом помещении:
- Пятница. Сколько Питер съел вчера?
- Питер вчера потребил около 1700 калорий, Баки.
Даже он знает, что это слишком мало.
- Сколько ему нужно, учитывая его метаболизм?
- Согласно исследованию мистера Старка, Питеру требуется минимум 4000 калорий в день для поддержания своего здоровья, и примерно 6000 калорий в день для стимулирования роста, учитывая его нынешний возраст и то, что его рост и вес ниже среднего.
Шесть тысяч калорий. В Квинсе Питер, наверное, не ел так много и за три дня, не говоря уже о ежедневном питании. Съедая только 28% от того, что на самом деле нужно твоему организму, вероятно, будешь, черт возьми, чувствовать себя на грани голодной смерти.
Баки испытывал раньше чувство голода. Когда он думает об этом, в его животе вспыхивает фантомная боль, настолько сильная, что ее невозможно забыть, она въелась в самые волокна мышц. Он не пожелал бы этого никому, ни Земо, ни даже Рамлоу. И все же он провел последний год, причиняя боль человеку, которого он любит больше всего на свете.
Почему я этого не видел?
Но увидел Тони. Вероятно, это была первая мысль, которая пришла ему в голову, когда он увидел Питера. Бросил на него один взгляд и увидел, что тот недоедает, прежде чем он увидел что-то еще, как сделал бы настоящий родитель. Возможно, он провел свое исследование заранее, но это не значило, что он знал Питера. Не так, как Баки его знал.
Или, по крайней мере, не так, как он считал, что знает.
- Пятница, - произносит он, уставившись на пятно от кофе на дне своей чашки, - не могла бы ты оказать мне услугу?
- Я запрограммирована помогать гостям мистера Старка во всем, что им нужно, Баки, - сразу же отвечает Пятница, ее тон бесконечно терпелив. – Домашняя работница, которая никогда не спит.
Он почувствовал бы себя виноватым, но не к кому обратиться.
- Не могла бы ты установить напоминания для Питера, чтобы убедиться, что он ест? Я… - не хочу снова кричать на него. – Я думаю, что какое-то время мне нужно побыть одному. Если бы ты могла напоминать ему, чтобы он ел и сколько нужно есть, и постараться приблизить его к отметке в 6000 калорий, насколько это возможно, это бы… это бы помогло.
- Конечно, Баки. – Он понятия не имеет, как робот может звучать по-матерински, но Тони каким-то образом нашел способ. – Я сделаю все возможное, чтобы убедить Питера ежедневно потреблять достаточное количество пищи. Хотите, я сообщу, если мои напоминания окажутся безуспешными?
У Баки скручивает живот. Он вспоминает тот момент в коридоре, когда потерял самообладание, как Питер посмотрел на него. Он никогда больше не хочет видеть это выражение на лице ребенка, но если Пятница будет говорить тому поесть, а он не будет…
- Да, - вздыхает он, опуская голову на руки. – Тогда этим займусь я.
***
Он запирается в своей комнате до конца дня, поручив Пятнице максимально отвлекать Питера и Стива. Он меньше беспокоится о Тони – тот даже не пытался заговорить с ним с прошлого вечера – хотя это устраивает Баки. Одним человеком меньше, которого надо держать на расстоянии, не впускать, пока он не возьмет себя в руки, пока рев крови в ушах не утихнет достаточно, чтобы дать ему возможность подумать.
До тех пор, пока он снова не сможет увидеть Питера.
Что бы Пятница ни говорила Питеру, к счастью, мальчишка старается слушать. Баки ждал, что он будет топтаться под дверью, как брошенный пес, но ребенок стучит только дважды, рано утром и еще раз после полудня, и безмятежно уходит, как только Пятница выпроваживает его.
Стив менее послушен. Он никогда не был тем, кто реагирует на холодный прием, не тогда, когда он чувствует, что ему что-то должны, или, что более важно, думает, что это то, что он может исправить. Это чудо, что Баки помнит, что он был таким всегда. Не имело значения, насколько велики были мировые проблемы – сто лет назад мелкий ростом в пять футов с кепкой Стив Грант Роджерс пытался их решить.
Сейчас он проявляет то же упорство, чтобы привлечь внимание Баки, пытаясь достучаться до него, пытаясь заставить его впустить себя. Баки был бы неохотно рад этому, если бы не чувствовал, что его кожа вот-вот разойдется по всем его швам, и что-то темное и уродливое появится из-под нее, порожденное гневом и страхом. Он чувствует себя застрявшим в гравитационном притяжении Земли – он может либо подняться, восстав из разбитой скорлупы своего нынешнего «я», сосуда своей собственной ярости, ненависти и беспомощности, либо утонуть, позволив чувству вины и страху утащить его вниз, обрушившись на себя самого, как старый дом, переживший слишком много штормов.
Он в ужасе от того, что скажет, когда в следующий раз увидит Питера. В ужасе от того, что его гнев снова выплеснется из него, обжигая при прикосновении, когда единственный человек, на которого он по-настоящему зол, - это он сам. Глубоко внутри него есть что-то уродливое и злобное, что хочет схватить Питера за плечи и впихнуть в него немного здравого смысла, прокричав: «Почему ты мне не сказал?». Даже сейчас желание кричать застряло у него в горле, готовое вырваться, как только он откроет рот. Как я мог этого не заметить? Это ты мне скажи, Питер. Зачем тебе надо было скрывать что-то настолько важное от меня, кто бы мог подумать? Как ты мог?
И если он честен, то больше, чем гнев, есть страх перед тем, какой ад породит его разум, когда он увидит лицо Питера. Образ его маленького, дрожащего тела, пропитанное кровью, уже проецируется на передний план его сознания, зацикливаясь на повторе, как дешевый фильм за доллар. То, как его тело обмякло у него на руках, когда сердце перестало биться. Каким тяжелым и легким он был одновременно, такой маленький, но мертвый на коленях Баки.
Это чуть не стало последним разом, когда Питер закрыл глаза, и если бы так и случилось, то это была бы вина Баки.
Но сразу после захода солнца Пятница оживает над ним и говорит:
- Баки, я беспокоюсь, что Питер не достигнет своей цели в потреблении калорий на сегодня при его нынешнем темпе.
Все его мышцы затекли от того, что он сидит, свернувшись калачиком, и не двигается. Его руки и ноги медленно отрываются от тела, как старый шланг, который разматывают впервые за много лет.
- Сколько раз он ел?
- Дважды. Я пытаюсь уговорить его поужинать, но он настаивает, что не голоден, - она делает паузу. Баки не может не задаться вопросом, каково это – думать, когда ты ИИ. Она не способна подобрать слов или просто пытается быть тактичной? – Я считаю, что он согласился бы поесть больше, если бы вы тоже это сделали.
Значит, пытается быть тактичной. Баки хмыкает, но не говорит ей, чтобы она не лезла не в свое дело. В конце концов, это он попросил ее о помощи. Не ее вина, что она права.
- Пришло время встретиться с трудностями, да, Пятница?
- Если я могу сказать, Баки, вы преодолели более сложные испытания, чем это. Все будет хорошо.
Как странно, что Тони запрограммировал ее таким образом. Почти грустно думать о нем, сидящим в своей лаборатории, когда его руки заполняют сотни тысяч – если не миллионы – строк кода, чтобы привести ее в порядок, сделать ее доброй, умной и приятной. Еще печальнее задаваться вопросом, был ли Тони тем, кто действительно нуждался в ней, как в ком-то, кто бы говорил ему, что все будет хорошо.
Ни в чем из этого Тони не виноват. Некоторое напряжение в груди Баки уменьшается, и он делает глубокий вдох, просто сосредотачиваясь на том, где находится его тело, что он чувствует, слышит и какие ощущает запахи вокруг себя. Он должен извиниться. Ему нужно извиниться перед всеми. Но сначала ему нужно убедиться, что Питер поест.
Придав лицу строгое выражение, Баки отпирает дверь и молча направляется в гостиную. Питер свернулся калачиком на диване, игнорируя какое-то телешоу, а Стив сидит рядом с ним и тихо рисует в альбоме. Они оба замечают его одновременно, и Питер оживляется, как только что политая маргаритка, садясь так быстро, что тревожит свою огнестрельную рану, если вздрагивание от боли является каким-либо признаком.
- Пап!
- Привет, - говорит Баки. Стив улыбается ему так, как будто он не провел последние десять часов, пытаясь прорваться через дверь его спальни, и закрывает свой альбом для рисования; Питер тяжело поднимается с дивана и ковыляет ближе, его лицо сияет от облегчения. Желудок Баки сжимается и он поворачивается, чтобы направиться на кухню. – Пошли, Пит. Сейчас время ужина.
Мальчишка идет прямо за ним, когда он выходит из комнаты; тяжелые шаги Стива не отстают.
- Ты чувствуешь себя лучше? – спрашивает Питер таким нормальным голосом, что на мгновенье Баки легко забывает, что в него стреляли всего два дня назад. – Я заставил Пятницу пообещать открыть дверь, если что-то будет серьезно не так, но она этого не сделала, так что… я не знал, если…
- Прости, малыш, - Баки держится к нему спиной, пока роется в холодильнике в поисках чего-нибудь легкого в приготовлении, что можно сделать быстро. В конце концов, он выбирает сэндвичи и фрукты, встает и берет целую буханку хлеба. – Я все еще функционирую не на сто процентов, - по тому, как он это говорит, Питер поймет, что он на самом деле имеет в виду, за что он действительно извиняется. – Но тебе нужно поесть.
- Оу, - Питер не пытается скрыть своего разочарования. Он пододвигается немного ближе, становясь рядом с Баки, как всегда делал в Квинсе, желая познать все, чему бы Баки ни учил. – Знаешь, я чувствую себя намного лучше – я практически уже выздоровел, даже почти не болит. Я действительно замечаю это только тогда, когда я, эм, слишком быстро спрыгиваю с дивана.
Полная надежд улыбка озаряет лицо мальчишки, но Баки не может заставить себя ответить на нее.
- Сегодня мы даже сделали несколько легких упражнений. Видел бы ты его, - вмешивается Стив из-за их спин, в защитном жесте вскидывая руки вверх, когда Баки бросает на него холодный взгляд через плечо. – Да ладно, я же сказал легкие упражнения. Это была практически физиотерапия. Просто, чтобы держать пролежни на расстоянии, поверь.
- Ага, я даже не запыхался, - говорит Питер, хватая несколько тарелок, чтобы начать накладывать на них сэндвичи. – Такими темпами к завтрашнему дню у меня даже шрама не останется.
- Это скорее выдавать желаемое за действительное, - поддразнивает Стив, когда Баки не произносит ни слова. Боковым зрением он видит выжидательное выражение на лице Питера, насколько он чего-то ждет, чего-то, что Баки не может ему дать прямо сейчас. Не в силах даже взглянуть ему в глаза. Лицо мальчишки вытягивается, когда Баки молча добавляет еще один сэндвич на его тарелку, его плечи опускаются, когда он берет ее, чтобы отнести на стол.
- Питер, подожди секунду.
Питер нетерпеливо оборачивается, полный надежды, затем сникает, когда Баки просто добавляет еще один сэндвич на его тарелку. Баки смотрит ему в глаза и многозначительно говорит:
- Я хочу, чтобы ты съел все это, ясно? - Затем залазит в вазу с фруктами на столе, берет персик и добавляет его к фруктам, которые Питер уже рискованно свалил в кучу. - Съешь все.
Он ожидает возражений, готовится к ним. Питер смотрит на свою тарелку, как будто Баки только что вручил ему мертвого кролика и велел съесть его сырым, с мехом и всем прочим. Тарелка в его руках настолько полная и тяжелая, что ему нужны обе руки, чтобы удержать ее в равновесии, не давая фруктам скатиться на пол.
Но через мгновение Питер снова смотрит на него и просто кивает, произнося смиренное и понимающее «Хорошо», и Баки так сильно любит его в этот момент, что ему хочется плакать. Ни один из них не хочет ссориться, и вот его пятнадцатилетний сын сдерживает свои эмоции, когда должен быть просто ребенком, неразумным подростком. Он не смог бы винить Питера, если бы мальчишка уперся, потребовав объяснить, что, черт возьми, происходит, что все это значит. Но Питер понимает, что это не пойдет ему на пользу, или, может быть, он просто не хочет начинать ссору, особенно после последних нескольких дней.
Именно такие моменты, как этот, когда Баки хочется склонить голову перед зрелостью и отзывчивостью Питера, заставляют его хотеть уцепиться за свою личность отца Питера и никогда в жизни не отпускать ее. Это такой источник гордости, пока он не вспоминает, какой теплой была кровь, пропитавшая его колени, каким густым был запах, и момент проходит. Баки не имеет ничего общего с мудрым, добросердечным человеком, которым становится Питер. Единственное, что он сделал за последний год, - это зарабатывал на хлеб, и даже это он не сделал правильно.
Ему хочется обнять Питера и извиниться за все. Вместо этого он кивает в сторону обеденного стола, говорит: «Иди поешь», - и поворачивается, чтобы вернуться в свою комнату. Питер начинает идти за ним, а затем останавливается; шаги, которые заменяют его, слишком тяжелые, чтобы принадлежать кому-нибудь другому, кроме Стива.
- Бак, - говорит Стив, когда они подходят к двери его спальни. – Эй. Мы можем поговорить секунду?
Ну, все, началось. Честно говоря, он удивлен, что Стиву удалось продержаться так долго. Держать язык за зубами никогда не было его сильной стороной, и набор фута роста и двухсот фунтов мышц, этого не изменило.
- Ага.
- Послушай, я… - Стив делает глубокий вдох, его теплая рука обхватывает запястье Баки. – У нас всех была дерьмовая пара дней, и я понимаю, что ничего не могу сказать, чтобы улучшить ситуацию.
Баки ждет, гадая, когда начнется лекция, ожидая: «Это на тебя не похоже», «Время взять себя в руки». Вместо этого Стив удивляет его и говорит:
- Так что я просто хочу, чтобы ты знал, мы вместе, Бак. Ты и я. И я имею в виду все это – Гидру, Земо, то, что происходит с Питером – все это. Если прямо сейчас тебе нужно побыть одному, ничего, я могу подождать. Но я не хочу, чтобы ты входил в эту комнату, думая, что ты должен все исправить сам. У тебя есть я.
Он обнимает Баки сзади, и Баки позволяет ему, согретый прикосновением лба Стива к своей шее.
- Я с тобой до конца, - шепчет он ему в затылок, сжимая так сильно, что это насильно выравнивает его прерывистое дыхание. – Мы пройдем через это вместе. Просто скажи мне, что тебе нужно.
И Баки не знает, что сказать. Он ожидал своего рода непреклонного, не-спорь-со-мной отношения, которым Стив мучил его в юности, когда он никогда и никого не слушал, даже Баки. Когда он непреднамеренно ввязывался в драки, потому что ничто не могло изменить его решение, как только оно было принято. Все неприятности, в которые он попадал в те времена, были бы намного хуже, если бы Баки не оказывался рядом, чтобы вытащить его, как правило.
Это был тот Стив, которого он ожидал увидеть, когда тот поймал его в коридоре, прежде чем Баки смог вернуться в свою изоляцию. Но вместо этого Стив прижимает его к себе, как будто они были любовниками всю свою жизнь, и говорит ему, что все будет хорошо, что он может предоставить Баки пространство, если это то, что ему нужно.
Баки хочет сказать, что он не знает, что ему, блядь, нужно, откуда? Но он слишком благодарен за то, что предлагает Стив, поэтому он обмякает в его объятиях и говорит:
- Мне нужно побыть одному, - успокаиваясь, когда Стив крепко сжимает его. – Ты можешь проследить, чтобы Питер ел? Пожалуйста? Пятница может только быть очень убедительной.
Стив целует его сзади в шею и отпускает.
- Да, конечно. Я позабочусь об этом.
Баки хочет сказать, что он любит его, потому что это так и есть. Как невероятно найти кого-то, кто вмешается и разберется с дерьмом, когда ты не знаешь, какой путь ведет наверх. Это дарит невообразимую сладость.
- Я присмотрю за ним, Бак. С ним все будет в порядке. Могу я… могу я сделать что-нибудь еще? Чтобы помочь?
Баки разворачивается в его объятьях, прижимается к его лбу своим и неподвижно замирает, разделяя каждый вдох. На мгновение буря стихает, пульсирующая головная боль в основании черепа тускнеет до мягкого стука. Стив здесь. Какое-то время он сможет выдержать, пока Баки не восстановит часть своих сил. Баки может доверять ему, даже в отношении своего сына.
- Спасибо, - говорит он, отстраняясь, отвечая без слов на вопрос Стива. Стив отпускает его, стоит там, пока Баки исчезает в дверном проеме и заверяет: «Я буду рядом, если тебе понадоблюсь», - прежде чем дверь захлопывается.
***
Баки не выходит из своей комнаты еще два дня. Стив приносит еду, не заморачиваясь со стуком, просто оставляет тарелки на полу в коридоре за дверью, как подношения у алтаря.
Трудно есть, еще труднее спать. Он не знает, куда двигаться. Вся его энергия уходит на то, чтобы просто держать себя в руках, его тело угрожает развалиться на части, разделившись в каждом суставе и развеявшись, как листья на ветру. Трудно думать о каком-либо моменте, кроме того, в котором он сейчас находится. Каждый раз, когда он пытается, то все, что он слышит, - это последний слабый вздох, который издал Питер, когда его глаза закрылись. Как будто каждая попытка продвинуться вперед должна быть немедленно наказана толчком назад, опрокидывая его в это поле, и какой-то презрительный космический голос говорит: «Видишь, что ты наделал? Ты получил то, что заслужил».
Возможно, Питер и не умер на том поле, но что-то умерло. Горе безмерно, и оно душит его изнутри, расширяясь, пока не заполняет все его тело. Он страдает от потери. Питер выжил, но Баки все равно потерял своего сына. Оплакивая свое собственное отцовство. Он был глупцом, когда поверил, что нечто столь драгоценное может принадлежать ему.
Он слышит их, когда прижимается всем телом к стене и по-настоящему прислушивается. Питер и Стив разговаривают. Голос Тони незначительно изменился, как будто он плохо спал несколько дней, ворчливый, но все еще заставляющий Питера смеяться. Звон посуды, когда они готовят. Грохот рок-музыки, когда Тони находит над чем поработать, таща Питера с собой. Шаги Стива, ведущие к его двери, замедляющиеся и удаляющиеся. Тихий голос Питера, просящий Пятницу впустить его, и Пятница мягко выпроваживающая его. Все это смешивается воедино с течением дней.
Ему хочется распахнуть дверь и присоединиться к ним, но этот коварный голос в его голове насмехается: «Ты еще не достаточно натворил?».
На третий день Пятница выводит его из беспокойного сна и говорит:
- Баки, король ТʼЧалла вернулся, и он хотел бы поговорить с тобой.
Король ТʼЧалла. Баки предполагал, что этот человек будет слишком занят управлением своим королевством, чтобы посещать их постоянно, если вообще когда-либо. Часть его испытывает облегчение – он так и не смог должным образом поблагодарить его за все, что он для него сделал, - а часть его чувствует тошноту в животе. Он не может понять, зачем ТʼЧалла хотел бы поговорить с ним, кроме, как проверить, похлопать по плечу и спросить, все ли с ним в порядке тем сочувствующим тоном, от которого у Баки зудят кости. Не то, чтобы ТʼЧалла проявил слишком теплые чувства к нему с тех пор, как они встретились, но все же. Это единственная причина, которая ему приходит в голову, и, представляя ее, он испытывает сильный дискомфорт.
- Полагаю, я не могу отказаться, да?
- Вы не осмелитесь.
Баки улыбается интонации Пятницы, легкой и дразнящей. Он надевает чистую одежду в слабой попытке проявить некоторое уважение и следует указаниям Пятницы, выходя из комнаты, удивленный, когда она ведет его к задним дверям и выводит на террасу, где он замечает ТʼЧаллу, ждущего в конце длинного причала над водой.
ТʼЧалла поворачивается, когда он приближается, и улыбается, хотя его темные глаза, как всегда сосредоточены и расчетливы.
- Баки. Рад тебя видеть.
- Я тоже, - говорит Баки, пожимая ему руку. – Должно быть, это горькая радость, когда тебе говорят «поздравляю с коронацией», учитывая обстоятельства, но как бы то ни было, ты станешь хорошим королем.
- Спасибо.
ТʼЧалла удивляет его, садясь на край причала в своем дорогом костюме, свесив ноги над водой. Он жестом приглашает Баки присоединиться к нему, что тот и делает, слишком смущенный всем этим, чтобы отказаться.
- Я хотел проверить, как у тебя дела.
- Да. Я так и подумал.
- Капитан Роджерс сказал мне, что эти несколько дней были тяжелыми, - говорит ТʼЧалла, сложив руки на коленях и глядя на озеро. Понимающий, как мудрец, и, по крайней мере, на шестьдесят лет моложе Баки. – К счастью, кажется, Питер полностью выздоровел.
Да, ничего страшного, верно? Все тип-топ и снова в норме. Баки с трудом удерживается, чтобы не фыркнуть.
- Он гораздо больше двигается, - говорит он вместо этого, соглашаясь. – Он не из тех, кого легко заставить соблюдать постельный режим. Слишком много гиперактивности втиснуто в его головушку.
ТʼЧалла усмехается. Некоторое время они сидят в дружеской тишине, прежде чем ТʼЧалла прочищает горло и говорит:
- Я приехал не только для того, чтобы тебя проверить, - Баки встречается с ним взглядом, но не может определить, какие эмоции он там находит. – Есть кое-что, что я хотел бы обсудить.
Что-то в том, как тот это произносит, заставляет Баки нервничать, но он просто кивает головой, прося продолжать. ТʼЧалла делает паузу, и тишина заставляет Баки почувствовать тошноту в животе.
В конце концов, глядя на воду, ТʼЧалла произносит:
- Я знаю, что было нужно барону Земо. Ты не был истинной предполагаемой жертвой его преступлений, только приманкой.
Он ждет объяснений, но когда этого не происходит, Баки бросает на него взгляд и спрашивает:
- А кто был?
- Я не вправе об этом говорить, - лицо ТʼЧаллы внезапно становится жестким, как будто он оказался на опасном перепутье и уже не может вернуться на выбранный им путь. – Во всяком случае, не в данный момент. Я надеюсь, что мое участие не потребуется, но если все же потребуется, я встречусь с этим лицом к лицу, когда это произойдет.
Трудно прикусить язык и удержаться от замечания, что это ни хрена ему не сказало, ТʼЧалла не мог быть еще более расплывчатым.
- Ты не думаешь, что я имею право знать? Это меня он похитил и обвинил в убийстве.
- Ты имеешь полное право знать, - говорит ТʼЧалла. – И я надеюсь, что нужный человек скажет тебе, и скоро, прежде чем кто-то заставит его форсировать события.
- Скажу честно, ТʼЧалла, здесь я совсем тебя не понимаю.
- Я знаю, - ТʼЧалла кладет ему руку на плечо и успокаивающе сжимает. – Я прошу прощения, что не был откровенен в этом вопросе, как бы мне хотелось. На данный момент так и должно быть.
Баки вздыхает, но больше не обсуждает этот вопрос. Сейчас у него просто нет сил спорить и требовать ответов, независимо от того, что чувствует, что ему должны. Даже если бы он это сделал, ТʼЧалла все равно не похож на человека, который так легко сдался бы, и Баки слишком уважает его, чтобы тратить время попусту, пытаясь выяснить это.
- Теперь, когда Земо находится под стражей, у меня было время подумать обо всем, что произошло, - говорит ТʼЧалла практически мрачным тоном. – Есть многое, что я хотел бы сделать по-другому, но я не могу изменить прошлое, только будущее.
- Я тебя понимаю, - говорит Баки.
- Я не могу вернуться и спасти своего отца, как бы сильно я этого не хотел. Ему уже не помочь.
Баки чувствует его горе, растущее в пространстве между их телами, такое же злое и всепоглощающее, как и его собственное.
- Но я все еще могу помочь тебе, Баки, и я бы хотел, если ты позвонишь.
Он сглатывает внезапный комок в горле:
- С чем?
- С возвращением твоей жизни. Ваканда не является страной третьего мира, как все считают.
Он говорит это с гордостью, как будто всю жизнь ждал, чтобы произнести эти слова.
- Я планирую довести этот факт до сведения остального мира в ближайшие дни. Как только я это сделаю, моей команде юристов больше не придется выдавать себя за представителей соседних государств. Они одни из лучших в мире, и я уже передал им твое дело. С твоего согласия, я возглавлю кампанию по оправданию тебя от преступлений Гидры, и когда мы выиграем, ты снова станешь свободным человеком.
Баки с раздражением задается вопросом, был ли он когда-нибудь свободным человеком, хотя бы мгновение в своей никчемной жизни.
- А если мы проиграем…
- Мы должны предпринять все возможные действия, чтобы убедиться, что мы этого не сделаем.
Тишина опускается на них, пока они сидят вместе, бок о бок на краю причала, просто глядя в голубую воду. Баки понимает, что на самом деле сейчас предлагает ТʼЧалла. Он, наверное, позволил бы ему отвезти Питера в Ваканду, чтобы спрятаться в джунглях на всю оставшуюся жизнь, скрыв от мира следы их присутствия, если бы Баки попросил. Но он предлагает кое-что получше – реальный шанс вернуть часть жизни, которую украла Гидра у него, - и все радости, которые это принесет. Более высокий риск, конечно. Но и награда намного выше.
Это тяжелый выбор, но все же одно Баки уже знает, он уже выбрал. ТʼЧалла ждет, пока он заговорит, делая вид, что сосредоточен на открывающихся видах, как будто они оба уже не знают, что он собирается сказать.
- Я не могу быть свободным человеком, пока у меня в голове все еще есть эти триггерные слова, - говорит он, наконец, практически размышляя вслух. – Пока я остаюсь Зимним солдатом, никто не застрахован от меня. Особенно… люди, которых я люблю.
- И никто тебя не оправдает, пока эти слова все еще имеют над тобой какую-либо власть, - добавляет ТʼЧалла. – Я полагаю, что даже с нашей впечатляющей юридической защитой, любое судебное разбирательство, с которым ты столкнешься, потребует доказательств того, что ты действительно окончательно свободен от установок Гидры. Вне всякого сомнения, нам придется доказать, что у тебя есть свобода воли, и поэтому ты должен быть свободным человеком.
- Проще сказать, чем сделать, - он ставит одну ногу на причал, сгибая ее перед собой, чтобы положить руки и подбородок на колено. – Знаешь, до всего этого единственное, чего я хотел, - это быть хорошим отцом.
ТʼЧалла искоса смотрит на него, как будто пытается его понять:
- А теперь?
Он стискивает зубы, не в силах встретиться взглядом с ТʼЧаллой. Теперь-то я знаю.
- Я не знаю. Такое чувство, что я потерял право хотеть чего-либо, большого или малого.
- Баки, - говорит ТʼЧалла, - все это не твоя вина.
- Тем не менее, это так. В отношении Гидры и Земо – безусловно, я не мог это контролировать. Но в остальном. Я понимал, что нельзя, но все равно сделал. Я впустил Питера в свою жизнь, когда знал, что все это настигнет меня, и он окажется в опасности. Я позволил ему. Я допустил то, что он пострадал. – Он хочет потянуть за пряди свои волосы, он чувствует, как каждая из них пронзает его кожу головы. – С таким же успехом я мог бы сам нажать на курок.
Рука ТʼЧаллы снова опускается ему на плечо, и это приносит больше утешения, чем он ожидал, учитывая, что все его нервные окончания зажигаются, как рождественская елка. Он не заслуживает того, чтобы погружаться в это прикосновение, но не может заставить себя отмахнуться от него. Ты никогда и ничему не учишься, не так ли?
- Ты такой же человек, Баки, как и все мы. Никто не может осуждать тебя за твое желание видеть Питера своим сыном, и ты тоже не должен. Питер нуждался в тебе, когда ты нашел его. Может быть, все было не идеально, но ты сделал все, что мог. И это все, что каждый из нас может сделать.
Баки не говорит, что лучшим, по-настоящему лучшим вариантом с его стороны, было бы позвонить Стиву или исходить все улицы в попытке найти Питеру лучший дом. Он не хочет спорить об обоснованности своей вины, потому что никто и ничего не может сказать, чтобы отменить то, что, как он знает, является правдой: он поставил под удар, пошел на риск, на который никто и никогда не должен был идти, и в результате пострадал Питер.
По крайней мере, на этот раз, если он пойдет на риск, который предлагает ему ТʼЧалла, на кону окажется шея нужного человека.
- Как только мы удалим установки Гидры из твоей головы и очистим твое имя, у тебя может быть такая жизнь, - заверяет его ТʼЧалла. – Ты сможешь быть отцом, которым хочешь быть. Поверь мне, мой друг, как минимум, ты заслуживаешь этого.
Даже если и так, Питер, черт возьми, заслуживает гораздо лучшего. Но возможно… возможно, именно так он сможет загладить свою вину, так он сможет доказать, что действительно заслуживает того, чтобы называть себя отцом Питера, что он сделает все для счастья своего сына. Возможно, именно так он спасется от гравитационного притяжения, угрожающего затянуть его вниз или вверх, не решая утонуть ему или взлететь, а просто двигаться вперед.
Единственное, что он знает, это то, что он обязан попытаться ради Питера.
- Я хочу помочь тебе, - говорит ТʼЧалла, крепче сжимая его плечо. – Пожалуйста, Баки, позволь мне помочь тебе.
И Баки это нужно, он знает, что это ему нужно уже очень давно. Поэтому он прерывисто выдыхает, снимая напряжение, накопившееся в груди, делая один-единственный одобрительный кивок.
- Хорошо, - говорит он, четко осознавая серьезность этого единственного крошечного слова. – Каков план?
***
Когда он возвращается в дом, тишина оглушает его. ТʼЧалла ушел, но на этот раз не для того, чтобы вернуться в Ваканду. Он вернется через день или около того, может быть, раньше. Время уже пошло, он чувствует, как оно утекает между его пальцев, как песок в песочных часах.
Он отправляется на поиски Питера, но того нигде не видно. Пятница сообщает ему, что Питер и Тони счастливо заняты в лаборатории, и он с облегчением вздыхает и направляется на кухню.
Стив сидит за столом, обхватив дымящуюся кружку, и выглядит погруженным в свои мысли. Он оживляется, когда замечает, что Баки входит в комнату и улыбается, хотя это никак не скрывает следы усталости, заметные на его лице.
- Привет. Как все прошло?
Баки наливает себе чашку чая, позволяя пакетику настояться, пока обдумывает свой ответ.
- Что-то подсказывает мне, что ты уже знаешь, - говорит он, в конце концов.
Стив вздыхает. Это не нужно произносить вслух, и они оба это знают. Баки берет свою чашку чая и садится рядом со Стивом, позволяя их рукам соприкоснуться, и они сидят бок о бок в тишине.
Он сам удивляется, когда открывает рот и произносит:
- Я не знаю, правильно ли я поступаю, Стив.
Если Стив и удивлен, услышав это от него, он этого не показывает. Он освобождает одну руку, сжимающую кружку, и переплетает свои пальцы с пальцами Баки, успокаивая.
- Правильно, - говорит он мягко, но с такой уверенностью, что хочется ему верить. – Все будет хорошо, Бак.
- Все говорят мне это.
Мягкая грустная улыбка появляется на лице Стива. Он поднимает руку Баки и нежно целует его металлические пальцы.
- Я хочу вернуться с тобой в Нью-Йорк, - говорит он, как будто они не потратили часы на долгие разговоры об этом. – Вместе, как семья. Я хочу, чтобы мы построили дом вместе, втроем, ты, я и Питер. Может быть, даже с присутствием Тони по выходным. – Баки хихикает, согретый сентиментальной милой улыбкой Стива, с которой он целует его руку. – Я хочу, чтобы у нас, наконец, была та жизнь, о которой мы мечтали, когда были в возрасте Питера.
Но ты не можешь изменить прошлое, никто из нас не может. Только будущее.
- Если честно, Стив, я не помню, о чем мы тогда мечтали.
- Я знаю. – Он ненавидит то, как грустно произносит это Стив, как смиренно. Что так несвойственно ему. – Ты многого не помнишь, Баки. Вот почему это правильно. Поверь.
У Баки внезапно сдавливает грудь, как будто какая-то огромная лягушка запрыгнула и села на нее:
- Что ты имеешь в виду?
Стив не смотрит на него.
- Ты помнишь свою семью?
Когда он пытается, сквозь белый туман просвечивают цветные проблески, лица, которые должны казаться знакомыми, но не совсем. Иногда у него бывают воспоминания о событиях. Он знает, что его отец копил деньги в течение четырех лет и купил ему машину, когда ему исполнилось шестнадцать. Он помнит, как его мать готовила ему его любимое блюдо, и знает, что она всегда улыбалась, когда он съедал все целиком. Он знает их имена. Но их лица, звучание их голосов, его реальное мысленное представление о них… даже если бы Гидра не сделала все возможное, чтобы стереть все это, Баки не знает, сколько из этого, он смог бы вспомнить. Это было целую жизнь назад.
- Отчасти, - наконец, уклончиво говорит он, но это единственный честный ответ, который он может найти. – Я знаю, что у меня были родители, знаю, кем они были и все такое.
Стив наблюдает за ним, как будто ждет вполне определенной реакции. Баки нервирует то, как глаза Стива внезапно обрисовывают его лицо, как будто Баки – живая граната, и Стив пытается понять, когда он взорвется.
- Ты можешь вспомнить кого-нибудь еще?
- Тебя, - говорит Баки, но он сразу понимает, что это было не то, чего ждал Стив. Есть что-то еще. Что-то конкретное. Он ломает голову, пытаясь найти недостающую деталь, которую Стив, по-видимому, считал такой важной. – Я… у меня были братья и сестры?
Он понимает, что это оно, в тот момент, когда это слетает с его губ. Стив продолжает смотреть на него, как будто он самая сложная задача в мире, но в его стиснутой челюсти заметно достаточное изменение, достаточно большая перемена, чтобы Баки понял, что попал в точку.
- Думаю, что в моей биографии в Смитсоновском музее это упоминалось. Я не могу… я действительно не могу вспомнить, Стив, извини. Не думаю, что их имена упоминались. Это то, что ты пытаешься мне сказать? Что у меня где-то там есть братья и сестры?
Печаль накрывает лицо Стива. Его рука крепче сжимает руку Баки:
- У тебя была одна сестра. Младшая, ты был старшим братом. – Он отводит взгляд от Баки и снова смотрит в свою чашку, которая давно перестала испускать пар. – Их… больше нет в живых. Я проверил, как только выбрался изо льда. Но я заговорил об этом, потому что в последний раз, когда я упомянул о них, ты потерял сознание у меня на руках.
Осознание накрывает его, заставляя его похолодеть до глубины души:
- В спортзале. В тот день я поставил тебе синяк на руку.
- Все, что я сделал, это упомянул их имена, - говорит Стив. – Это было все, что потребовалось. Вот как плохо программирование Гидры продолжает влиять на тебя, Баки. Дело не только в словах-триггерах.
Мерзкое ощущение, горячее и злое, вскипает у него в животе. Он понимает, что Стив прав; в глубине его сознания появляется догадка, слабый огонек, пытающийся пробиться сквозь тьму. Гидра отняла у него больше, чем он думает. Они забрали у него свободу, его обязанности в качестве брата и друга, саму его человечность.
Они забрали бы и Питера, если бы он им позволил. И он почти это позволил.
- Я не хочу, чтобы Гидра имела над тобой какую-либо власть, независимо от того, все ли ее члены мертвы или схвачены. Я хочу, чтобы ты вернул то, что потерял, Баки, и я также хочу, чтобы в твоей жизни появилось что-то новое, а сейчас это невозможно, не с нынешним положением дел. Не раньше, чем твое имя будет очищено. А этого не произойдет, пока мы не избавимся от этой дряни в твоей голове. ТʼЧалла говорит, что может помочь, вот почему…
- Я знаю, - прерывает Баки, потому что он знает лучше, чем кто бы то ни было. – Я знаю, Стив. Ты прав. – Он опускает голову и заставляет себя сделать глубокий вдох в легкие, пытаясь успокоить тревогу, бушующую внутри него. – ТʼЧалла говорит, что может найти способ, и это единственный шанс, который у нас есть. Вот почему мне нужно поехать с ним, когда он вернется в Ваканду.
Он поворачивается, чтобы посмотреть на Стива, но глаза Стива не смотрят на него, они так широко раскрыты, что он может видеть каждое зеленое пятнышко в ярко-синей радужке его глаз. Баки поворачивается на стуле, чтобы проследить за взглядом Стива, гадая, что заставило его замолчать, и замирает при виде Питера, парализованного у выхода из коридора, уставившегося на него в ответ так же широко раскрытыми глазами, которые наполнены страхом.
@темы: Captain America, перевод, Spider-Man
-
-
29.10.2021 в 22:09Когда уже стекло закончится?
В общем, у меня раздрай. Жду флафа)))
Спасибо большое за такое быстрый перевод!
-
-
30.10.2021 в 08:30-
-
26.11.2021 в 06:54какой офигенный фик
-
-
26.11.2021 в 08:08